Совершенно морозное, до постукивающих в ноздрях сосулек, утро, на небе едва виден синий краешек и ещё черное звездное полотно посредине. Дикий ор отощавших петухов. Минута молчания, затем праанзительный скрып дверей и жудкий мужской вопль аднавременна совпавший с утренним пердежем:

 - "Вставайте кондомы (камрады)! Сегодня, не побоюсь исчо этого слова, великий, мля едрить, праздниг - Догывонный вечер (Новогодний вечер)! Пора Шмута мариновать!"

 - "Да закрой ты свой чавельник, Сней!" - донеслось из соседней землянки, заботливо крытой перепревшим кизяком, и в ту же секунду в свежепомятую башку Снею просвистела, похлопывая отклеившейся этикеткой каменная бутылка початого "Ркацители". Получив подачу в череп, и растеряв порядком шерсти, Сней разнюнился, и перед тем, как нырнуть в свою гламурную с рюшечками землянку, прошамкал, сплёвывая зубы как шелуху:

 - " Луффе бы я рофился фенфиной, тофда фам, фырным аболфуям, стыфно было меня обифать!" Эти самые искренние слова, исполненные страсти доковыляли на третьи сутки до самой, до гаспажи "Луны", и"Луна",скорчив страдальческую гримасу и промымрив себе под нос, что-то вроде: "Как они мине достале, квазиморды," клятвенно пообещала исполнить среднестатистическое желание Снея.

 В это самое время, на савершенна другом (пардон) конце кишлака, в засранной и сырой, зарешёченной землянке, за огромным столом, собранным из картонных коробок из под пиццы"Асталависта Ваша", благодарно оставленными приезжавшими на пикник в прошлую среду, футболистами марсианского "БЕС-передела", поскребываясь в паху и других беспричинных местах, кучковались известные алене-шпильщики: Митрий_ Фаныч, Злов Глазыч и Доб Ерр. Уже который каменный век мотали они канкретный срок за особовыдающееся глумление над священным животным, типа алень атласновидный.

 Доб Ерр, прожёвывая свежепойманную блоху, все время гугнявил стихами и ч'удно матерился. Митрий_Фаныч, ковыряя в бесподобной свежести ноздре, все глядел на Доб Ерра и мрачно завидовал его лирическим талантам и уменью ловить быстрых, шо диарея, блох.

 А Злов Глазыч, завидовал обоим, и сглазил, однажды ляпнув вслух:

 - "Чтоб ты, Доб Ерр, стал, нахер, бесталанным интилихентом. А тебя, Фаныч, пусть Аллах твой обсерет похэическим даром. А хачу быть красавцом и ласкотником дамским, шоб любая моя пысанина, где б и чем я не пысал, казалась праизвидением великим в глазах и иных антиресных местах, измученных безрыбьем женчин!"- и гаспажа "Луна" услышала и его.

 Из разных щелей, щёлок и щелочей поселка в этот волшебный, наполненный приятным вонизьмом, вечер звучали тысячи пожеланий, цензурных и не очень. Целый день хозяюшки, во главе с о'Ладьей и Снеем, мариновали Шмута, периодически дружески лобызаясь и иногда, в припадке дружественных чувств, колошматили друг дружку норвежской сельдью, предварительно тщательно спижженной в харчевне"свежий Борсч",которую гадски содержал небезизвестный карточный шулер, Всё ТТ.

 Раннее Шмут был зверски изгнан из кишлака и обречен на чахоточное маринование выдержанным аленьим пометом со специями и ёлочными иглами к праздничному столу Догывонного вечера.

 Хозяюшки горстями, жменями и копипастерами впихивали в Шмута жгучую смесь, приводя в действие суровый приговор. Шмут, придуриваясь, поскольку был убеждённым мазохистом и анархо-адвентистом "рыбного дня", корчился от боли, почмокивая плавниками от удовольствия и просил своего бога Мангву помочь ему закосить, но всё было бесполезно, ибо такого бога ещё не существовало.

 Время близилсья к полуночи. К зверски замаринованой тушке, в центре празднично вонявшего кишлака, начали сползаться праздные же элементы. От божественного вонизьма хвои с катяхами, у всех сползшихся текли слюни, пачкая праздничное реноме. Сидя безвылазно в землянке, захлебываясь малопитательной слюной, Митрий_ Фаныч проклинал тот говённый день, когда встретил Злов Глазыча, горестно разглядывая ногти на ногах, до которых чрезвычайно непросто было добраться.

 Вождем племени был Жар. Он отличался дурной предвзятостью и сильновыраженной головоквадратностью и в случае неповиновения или отказа в праве первой ночи, от облюбованной им козы, Жар жестоко бросал непослушных в Баню на пожизненное заключение. Баней прозвали глубокую яму за чертой кишлака, в которую сбрасывали трупы нарочно издохших. А посему, никто не смел перечить вождю, разве, что поперчить слегка под носом,  у близорукого воителя.

 С минуты на минуту из близлежащих поселений должны были примчать давние корифеи и подельники Жара, скромняга, добрейшей души людовед, Ёманов и жестокий, страдающий несварением геморроя, Ящур. Вождь заранее приготовил дорогим гостям сауну с редкостно чистовыбритыми вислозадыми девицами из местного кооператифа "ЧЕСНОДАМ".

 Гости были в сборе, нетерпеливо подтягивая одолженные по случаю праздника портки, переминаясь мозолистыми трудовыми задами, и чухали, по неистребимой селянской привычке, свои залежалые файлы. Селяне окружили уже холодное, с прозеленью, но ещё о-очень аппетитное тело Шмута, подёргивающего в негодовании, облезлыми усами. Тихо попискивая от ужаса, под ногами сновали, невесть откуда взявшиеся в этих краях, бабуины, грязно-голубой мех которых свалялся до крайней степени.

 Из толпы, с детским визгом несмазанных колёс, прорывалась маленькая тощая поселянка. В ней было от силы 35 килограмм. Тыкаясь щуплыми плечами, цепляясь за всех серым, зачмуханным полотном, прикрывающим плоскую грудь 5 размера, корифейха огрызаясь, выкрикивала:

 -" Дорогу Апчихе! Дорогу, ссуки, а то порешу, анфиской буду, к ебеням усех!"- и яростно размахивала перочинным ножичком в одной руке, другой волокла своего малохольного, рыжего братика, с засаленным пузом и кривыми цыкающими зубами, при этом поддергивая его как мормышку:

-" Шевелись Доширак_ Макароныч! А то, опять прощелкаешь еблом, вместо мяса-катяхи сосновые будешь обсмактывать, вегетерьянец хренов!"

 Вскоре раздалась барабанноухая дробь. Местный любитель- палач, редкий специалист околоритуальных наук, Абжор, зачёрпывая мятым ведром из костра,- сеял в толпу раскалённые уголья, создавая праздничное, весёлое и беспесды настроение, чё там скрывать: ха-ха-ха,- толпа рвала полусырое, шевелящее мудрыми усами, мясо и окружала плотным кольцом каменный пьедестал, изображавший фаллос какого-то очень древнего божка по имени: Херр Ушедший в Лесс... В куче народу потерянно бродила какая-то личность, совершенно невзрачной наружности и приставала к добрым аборигенам с клятвенными заверениями, что она, мол, не проститутка, и её совершенно не так поняли. Людишки пугались, и бросали ей за пазуху, давно изглоданные кости. С разинутыми беззубыми ртами они слепо выпучились на своего подёрнутого лёгкой плесенью вождя, в предвкушении традиционного шамканья оного.

 -" Дорохие хондомы!"- ошкерившись прогугнявил Жар. -" Пгаздгавляю себя, своих бгатков и вас, ехтехтвенна, с этим больхуххим пгаздгиком. Пейте, ехьте что хотите! Ебите кафо хотите, окгомя меня конехьно.! Пифдите кафо хотите! И не дай бох, чтобы хенде хох, чтобы нафы дети, пгавнухи,  пгасоседи и пгавгаги кохда-нибудь нагушили нафы свяффенные тгафиции! Угааааа!

 "...

 P.S. И по сей день мы не нарушаем наших кондиций, традиций, а так же фрустраций и простраций, и не потому, что боимся "Баню" или гнева Жаровскаго, а патому, шо хрэн рэдьки не слаще, без труда не вылезет жопа из пруда, семеро с ложкой, а один с мандавошкой, а так же, всем известный волк, и семеро дохлят.

Так пусть же в Новом году, мы возьмём в свои руки уже всё своё, и понесём навстречу уважаемым, светлым товарищам людям. ФФУХ!!

 Всё... это наша сущность.

 Спасибо большое, кто слушал, а хто не слушал, тот поганку скушал, гы, гы.

АДВ  27.12.2012