- Я личность! - заявила значимость гордо и принялась что-то писать в блокноте.
Перечеркивая и исправляя по несколько раз, личность трудилась, пыхтя, сопя, то и дело, вытирая пот со лба. Строки не шли. А если шли, то вразброд, неровными краями. Выстроить красивую линию не удавалось, она постоянно кривлялась и изгибалась, точно пьяная танцовщица у шеста.
«Шагом, шагом, - выпрашивала значимость, - тут не надо бежать или того хуже, прыгать..»
Но строки выдавали аллюр ахалтекинца, ускоряясь и переходя в галоп ирландского тяжеловоза, и наконец, уставшие, они вдруг останавливались, как вкопанные, посреди шествия. Отпустив поводья ритма, значимость опять пыталась придать форму творчеству.
«Размер, - убеждала она непонятно кого, глядя мечтательно в пространство перед собой, - я возьму размером, и пусть весь мир ахнет!»
Предаваясь мечтам о великом искусстве, представляя себе, как осчастливит человечество неподражаемым умением создавать поэзию, значимость искала смыслы. Находила и теряла. Теряла и находила. Выбившись из сил, решила взять первое, что придет в голову:
Полу дура, полу нет. Полу умный мой сонет. Если вы стихов не чтите, То совсем не приходите. Я пишу их не для вас, Между прочим, про запас. Чтобы было мне полезно, Глубоко и интересно Себя милую читать, Глупой критики не знать..
Значимость осталась довольна. Детище радовало своей новизной полумер и полу смыслов. Размер, ритм, форма канули в лету, как ненужное, отжившее, потерявшее яркость и направленность. Полу смысл придавал творению неповторимость, загадочность, уводящую, нет, не за рамки известного, наоборот, возвращая читателя из далеких горизонтов полета, из небесных просторов души, к самому себе, понуждая всматриваться в бездну эгоцентризма с пристрастием святой инквизиции во время весенней интроспекции.
- Я автор! – утверждающе провозгласила значимость. – Я могу!
Бедный, бедный читатель. Он словно несчастная, неискушенная девица, попавшаяся в глухом, темном переулке отчаянному бандиту, был взят насильно в плен полу смыслов, хореев и ямбов. Изможденный, поруганный, он не мог подняться в состояние разумности, не мог различить очертания ясности и вкуса. Он уже ничего не мог, ибо все могла Значимость…
|
