Когда уезжал на родину, вспоминал её часто. Находило неожиданно, где-нибудь в пыльной жаре штата Мэн, среди полей, например, или за столиком городского кафе, прямо за чашкой кофе.
Невольно обращал внимание на пробегающую мимо дворнягу, отрывал кусок булки и бросал ей…
Но эти собаки, они другие совсем. Повела носом и потрусила дальше. Не знакомы ей кровавые мозоли от вбитых в лапы ледышек. Настоящего голода она не знает, когда в благодарность за изнуряющий дневной переход, ты можешь дать ей лишь маленькую рыбку. Кусочек мяса это уже праздник, редкая роскошь.
Оставлял обычно всю упряжку у местных аборигенов, уже за полярным кругом. Сам справлял дела на Большой земле, подыскивал новое снаряжение, выбивал деньги, писал какие-то неуклюжие доклады для равнодушных научных администраторов.
Только вот возвращало так, временами. Стылой такой занозой.
И спешил, спешил вернуться.
Он помнил её совсем маленькой, резвым пушистым шаром. Смешное существо, страшную любительницу рыбы и неутомимую грызунью кожаных постромок. От этого не смог отучить, сколько ни бился. Лишь ей разрешалось доверчиво уткнуться носом и дремать, положив голову на унты. Вообще, если разбивалась палатка, то только она имела право туда войти. Остальные, терзаясь ревностью, сбивались кучей в яме, отрытой в снегу. Но тащила мощнее всех и слушалась упряжка её беспрекословно. Частые и обычные ссоры из-за пищи решала быстро, слегка обнажив клыки. Собаки стихали, недовольно ворча, опытные и сильные самцы расходились порознь, опасливо озираясь. Немало расщелин, именно благодаря ей, удалось избежать, первой чуяла опасность, первой храбро встречала медведя, и свирепый северный житель панически драпал ещё до того, как человек расчехлял винтовку.
Но всё это было до вчера. Вчера он их потерял. Всех.
Свирепого, неутомимого Аквилона и невозмутимого Терра, с огромными умнющими глазами, Фёста и её, свою любимицу Сайленс…
Просто они ошиблись.
Его выбросило, упряжь мгновенно, с сухим треском, лопнула, нарты развалились при ударе о край расщелины, обломки полетели вниз и всё....
Медленно огляделся, не решаясь подойти к краю.
Всё же подошёл, заглянул вниз, передёрнул затвор винтовки.
Выстрелил несколько раз, прекратив скулёж полузадушенной ремнями, искалеченной собаки, стараясь не рассматривать какой именно, чудом зацепившейся за какой-то выступ на пятиметровой глубине. Постоял у обрыва ещё немного, вслушиваясь в ледяное безмолвие.
Бросил, ставшее бесполезным оружие.
И ушёл не оборачиваясь.
Сколько пройти удастся, двадцать, тридцать километров? Об этом не думал, просто шёл, пока не поднялся ветер. Жёсткий, режущий глаза. Тогда нашёл какую-то щель, забился в неё и затих, пережидая буран. Понимал, что, скорее всего уже не подымется…
…Яркое солнце играет слепящими бликами на угловатых наростах, сталагмитах торосов. Сани проносятся мимо. Весёлые, бодрые псы легко бегут, задирая друг друга. Снежная пустыня искрится смехом, слыша их заливистый лай.
Тычется мордой в ладонь,- как спасибо. Прыгает на грудь, тяжеленная, зараза, он падает навзничь и хохочет, отбиваясь…
Мохнатое такое прижимается, так тепло..., руки запускает в мех, ух, сколько его! Хорошо им, таким шерстяным. Заглядывает в глаза. Интересно, почему они не говорят…
Нечувствительными, одеревеневшими пальцами хватается за лицо. Это что, слёзы?! Жжёт, замёрзли прямо на щеках и отдираются вместе с клочьями кожи.
В нагроможденьи ледяных глыб воет ураган, воет истошно, выматывая душу. Видимо, тоже плачет.
|
