Совершенно морозное, до постукивающих в
ноздрях сосулек, утро, на небе едва виден синий краешек и ещё черное звездное
полотно посредине. Дикий ор отощавших петухов. Минута молчания, затем праанзительный
скрып дверей и жудкий мужской вопль аднавременна совпавший с утренним пердежем:
- "Вставайте кондомы (камрады)! Сегодня, не
побоюсь исчо этого слова, великий, мля едрить, праздниг - Догывонный вечер
(Новогодний вечер)! Пора Шмута мариновать!"
- "Да закрой ты свой чавельник,
Сней!" - донеслось из соседней землянки, заботливо крытой перепревшим
кизяком, и в ту же секунду в свежепомятую башку Снею просвистела, похлопывая отклеившейся
этикеткой каменная бутылка початого "Ркацители". Получив подачу в
череп, и растеряв порядком шерсти, Сней разнюнился, и перед тем, как нырнуть в
свою гламурную с рюшечками землянку, прошамкал, сплёвывая зубы как шелуху:
- " Луффе бы я рофился фенфиной, тофда
фам, фырным аболфуям, стыфно было меня обифать!" Эти самые искренние
слова, исполненные страсти доковыляли на третьи сутки до самой, до гаспажи
"Луны", и"Луна",скорчив страдальческую гримасу и промымрив
себе под нос, что-то вроде: "Как они мине достале, квазиморды," клятвенно
пообещала исполнить среднестатистическое желание Снея.
В это самое время, на савершенна другом
(пардон) конце кишлака, в засранной и сырой, зарешёченной землянке, за огромным
столом, собранным из картонных коробок из под пиццы"Асталависта
Ваша", благодарно оставленными приезжавшими на пикник в прошлую среду,
футболистами марсианского "БЕС-передела", поскребываясь в паху и
других беспричинных местах, кучковались известные алене-шпильщики: Митрий_ Фаныч,
Злов Глазыч и Доб Ерр. Уже который каменный век мотали они канкретный срок за
особовыдающееся глумление над священным животным, типа алень атласновидный.
Доб Ерр, прожёвывая свежепойманную блоху, все
время гугнявил стихами и ч'удно матерился. Митрий_Фаныч, ковыряя в бесподобной
свежести ноздре, все глядел на Доб Ерра и мрачно завидовал его лирическим
талантам и уменью ловить быстрых, шо диарея, блох.
А Злов Глазыч, завидовал обоим, и сглазил, однажды
ляпнув вслух:
- "Чтоб ты, Доб Ерр, стал, нахер,
бесталанным интилихентом. А тебя, Фаныч, пусть Аллах твой обсерет похэическим
даром. А хачу быть красавцом и ласкотником дамским, шоб любая моя пысанина, где
б и чем я не пысал, казалась праизвидением великим в глазах и иных антиресных
местах, измученных безрыбьем женчин!"- и гаспажа "Луна" услышала
и его.
Из разных щелей, щёлок и щелочей поселка в
этот волшебный, наполненный приятным вонизьмом, вечер звучали тысячи пожеланий,
цензурных и не очень. Целый день хозяюшки, во главе с о'Ладьей и Снеем,
мариновали Шмута, периодически дружески лобызаясь и иногда, в припадке
дружественных чувств, колошматили друг дружку норвежской сельдью,
предварительно тщательно спижженной в харчевне"свежий Борсч",которую
гадски содержал небезизвестный карточный шулер, Всё ТТ.
Раннее Шмут был зверски изгнан из кишлака и
обречен на чахоточное маринование выдержанным аленьим пометом со специями и
ёлочными иглами к праздничному столу Догывонного вечера.
Хозяюшки горстями, жменями и копипастерами
впихивали в Шмута жгучую смесь, приводя в действие суровый приговор. Шмут,
придуриваясь, поскольку был убеждённым мазохистом и анархо-адвентистом
"рыбного дня", корчился от боли, почмокивая плавниками от
удовольствия и просил своего бога Мангву помочь ему закосить, но всё было
бесполезно, ибо такого бога ещё не существовало.
Время близилсья к полуночи. К зверски
замаринованой тушке, в центре празднично вонявшего кишлака, начали сползаться
праздные же элементы. От божественного вонизьма хвои с катяхами, у всех
сползшихся текли слюни, пачкая праздничное реноме. Сидя безвылазно в землянке,
захлебываясь малопитательной слюной, Митрий_ Фаныч проклинал тот говённый день,
когда встретил Злов Глазыча, горестно разглядывая ногти на ногах, до которых
чрезвычайно непросто было добраться.
Вождем племени был Жар. Он отличался дурной
предвзятостью и сильновыраженной головоквадратностью и в случае неповиновения или отказа в праве первой ночи, от
облюбованной им козы, Жар жестоко бросал непослушных в Баню на пожизненное
заключение. Баней прозвали глубокую яму за чертой кишлака, в которую сбрасывали
трупы нарочно издохших. А посему, никто не смел перечить вождю, разве, что
поперчить слегка под носом, у
близорукого воителя.
С минуты на минуту из близлежащих поселений
должны были примчать давние корифеи и подельники Жара, скромняга, добрейшей
души людовед, Ёманов и жестокий, страдающий несварением геморроя, Ящур. Вождь
заранее приготовил дорогим гостям сауну с редкостно чистовыбритыми вислозадыми
девицами из местного кооператифа "ЧЕСНОДАМ".
Гости были в сборе, нетерпеливо подтягивая
одолженные по случаю праздника портки, переминаясь мозолистыми трудовыми
задами, и чухали, по неистребимой селянской привычке, свои залежалые файлы.
Селяне окружили уже холодное, с прозеленью, но ещё о-очень аппетитное тело
Шмута, подёргивающего в негодовании, облезлыми усами. Тихо попискивая от ужаса,
под ногами сновали, невесть откуда взявшиеся в этих краях, бабуины, грязно-голубой
мех которых свалялся до крайней степени.
Из толпы, с детским визгом несмазанных колёс,
прорывалась маленькая тощая поселянка. В ней было от силы 35 килограмм. Тыкаясь
щуплыми плечами, цепляясь за всех серым, зачмуханным полотном, прикрывающим
плоскую грудь 5 размера, корифейха огрызаясь, выкрикивала:
-" Дорогу Апчихе! Дорогу, ссуки, а то
порешу, анфиской буду, к ебеням усех!"- и яростно размахивала перочинным ножичком
в одной руке, другой волокла своего малохольного, рыжего братика, с засаленным
пузом и кривыми цыкающими зубами, при этом поддергивая его как мормышку:
-"
Шевелись Доширак_ Макароныч! А то, опять прощелкаешь еблом, вместо мяса-катяхи
сосновые будешь обсмактывать, вегетерьянец хренов!"
Вскоре раздалась барабанноухая дробь. Местный
любитель- палач, редкий специалист околоритуальных наук, Абжор, зачёрпывая
мятым ведром из костра,- сеял в толпу раскалённые уголья, создавая праздничное,
весёлое и беспесды настроение, чё там скрывать: ха-ха-ха,- толпа рвала
полусырое, шевелящее мудрыми усами, мясо и окружала плотным кольцом каменный
пьедестал, изображавший фаллос какого-то очень древнего божка по имени: Херр
Ушедший в Лесс... В куче народу потерянно бродила какая-то личность, совершенно
невзрачной наружности и приставала к добрым аборигенам с клятвенными
заверениями, что она, мол, не проститутка, и её совершенно не так поняли. Людишки
пугались, и бросали ей за пазуху, давно изглоданные кости. С разинутыми
беззубыми ртами они слепо выпучились на своего подёрнутого лёгкой плесенью
вождя, в предвкушении традиционного шамканья оного.
-" Дорохие хондомы!"- ошкерившись
прогугнявил Жар. -" Пгаздгавляю себя, своих бгатков и вас, ехтехтвенна, с
этим больхуххим пгаздгиком. Пейте, ехьте что хотите! Ебите кафо хотите, окгомя
меня конехьно.! Пифдите кафо хотите! И не дай бох, чтобы хенде хох, чтобы нафы
дети, пгавнухи, пгасоседи и пгавгаги
кохда-нибудь нагушили нафы свяффенные тгафиции! Угааааа!
"...
P.S. И по сей день мы не нарушаем наших
кондиций, традиций, а так же фрустраций и простраций, и не потому, что боимся
"Баню" или гнева Жаровскаго, а патому, шо хрэн рэдьки не слаще, без
труда не вылезет жопа из пруда, семеро с ложкой, а один с мандавошкой, а так
же, всем известный волк, и семеро дохлят.
Так
пусть же в Новом году, мы возьмём в свои руки уже всё своё, и понесём навстречу
уважаемым, светлым товарищам людям. ФФУХ!!
Всё... это наша сущность.
Спасибо большое, кто слушал, а хто не слушал,
тот поганку скушал, гы, гы.
АДВ 27.12.2012
|